«ДА БЛАГОСЛОВИТ ТЕБЯ БОГ» Для полного понимания контекста фрагмента, процитированного в предыдущей заметке, приведём начало и конец письма 38a, тем самым дав возможность ознакомиться с ним целиком. В редакторском комментарии сказано: «К этому времени Майкл разместился вместе со своим полком близ Тэма, и написал письмо с извинениями за то, что Толкин и Эдит узнали о его местонахождении от других людей, прежде, чем он сам им написал». 12 июля 1940 г. Любимый мой мальчик! Я так рад, что ты написал мне от всего сердца: ты (и Дж<он>, и К<ристофер>) недостаточно раскрываетесь передо мной. Если бы вы поступали иначе, то испытали бы облегчение. Осмелюсь сказать, что со своим вышучиванием я кажусь несколько неприступным и создаю впечатление, что я критичен и склонен насмехаться над тем, что кажется нелепым; но на самом деле это не совсем так. Не переживай, дорогой: та жизнерадостность, с которой ты встречаешь свои теперешние трудности, вполне достаточная расплата за любые мелкие проявления невнимания. Но я не злюсь из-за тебя и не огорчаюсь; и надеюсь, что открытка, написанная мной прошлым вечером, дойдёт до тебя сегодня и это покажет. Будем говорить прямо: я не считаю и никогда не считал твою любовь к А. нелепой. Ничто не может быть менее нелепым, чем подобного рода чувства молодого человека, даже если они не созреют в любовь окончательно или не завершатся браком. Единственный мой совет был не давать никаких нерушимых обещаний или не давать в настоящее время своё честное слово. Это всего лишь мудрость, приходящая с возрастом, когда известно, что жизнь капризна, а мужчина непостоянен. За исключением весьма редко встречающихся в любви случаев, хороший мужчина способен любить более одной женщины: я имею в виду, что вероятность, в кого он влюбится и на ком он, в конечном счёте, сможет жениться, во многом определяется жизнью (или Богом). Хотя ты, вероятно, чувствуешь (и обязан чувствовать), что ничто не заставит тебя перемениться, возможно, что это не так, а А. молода и может перемениться сама. Но я не считаю это нелепым. Я был младше тебя, когда встретил твою мать, и с тех пор оставался ей верен. Однако это был не первый раз, когда я чувствовал себя «влюблённым». Но это ни в коем случае не было нелепым, и всегда срабатывало как средство, помогавшее сопротивляться искушениям юности. Да благословит тебя Бог. Несомненно, я никогда не запрещу тебе писать к А. и видеться с ней». Следующий фрагмент процитирован в заметке «Личная жизнь» (https://vk.com/wall-213107152_1830). Вслед за призывом к примирению с матерью Толкин продолжает: «Лично я, дорогой мальчик, признаю самой естественной вещью на свете, что больше всего тебе хотелось дать А. знать, где ты находишься. Как минимум, это не причинило мне боль; хотя я тревожусь за тебя. Но с учётом того, где мы живём, неподалёку от семьи А., было бы проявлением некоторого ТАКТА – о грехе здесь и речи не идёт – если бы ты дал нам знать в первую очередь. Мы бы известили А. ради тебя. Мамочка на самом деле в достаточной степени примирилась с твоим обожанием А. (насколько обыкновенно можно ожидать от матерей, которые практически всегда считают, что любая женщина недостаточно хороша для их сыновей): никто из нас не считает его нелепым. Нет необходимости это скрывать ни от одного из нас (или стыдиться перед нами). Твоё ощущение конфуза и нелепости на самом деле естественно: естественно держать любовь при себе. Да благословит тебя Бог. Ты ничего не можешь поделать, кроме того, как быть откровенным и держать при себе запас марок! Что касается твоей благодарности мне и ощущения, что ты меня недостоин: да благословит тебя Бог! Ты (со СВОЕЙ точки зрения) много мне должен. У меня много талантов, которые с житейской точки зрения могли бы найти лучшее применение, чем «экзаменаторство». Ты можешь вернуть мне долг, в той мере, в какой я, вероятно, могу попросить, непоколебимым исповеданием своей веры и сохранением непорочности и здравомыслия, и проявлением своего ко мне доверия. Любой хороший отец заслуживает БРАТСКОЙ дружбы со стороны сыновей, когда те вырастут. Но разумеется, с МОЕЙ точки зрения я не сделал ничего, помимо того, что выполнял свои прямые обязанности, и то не слишком успешно. Я слишком мало разговаривал с тобой, и не облегчил тебе, как должен был, обретения дружбы со мной. Что касается твоего воспитания: это была просто моя обязанность – попытаться дорастить тебя до моего собственного положения и класса, и работая для своего сына и поддерживая его, я всего лишь возвращаю свой долг Господу, своим родителям и благодетелям. Такова жизнь. Мы неспособны вернуть наши долги тем, кому мы обязаны: нам надо двигаться дальше. Если у тебя будут сыновья, тебе придётся работать в поте лица ради них. Пока же ты выполняешь всё, что может требоваться от молодого человека. Ты можешь посмотреть любому в глаза и сказать: «Я мужчина и выполняю свой долг». А если ты способен при этом проявлять жизнерадостность, прощая причуды и неумелость, при этом ты несёшь и покаяние. ... Трудно принять, что твои дни в Универе внезапно прервались ... Это ОТЧАЯННО серьёзная война. В прошлую войну я часто не видел свою милую (а позже жену) целые недели и месяцы. Брата своего за 3 или 4 года я видел всего раза два. Я даже несколько дней не мог вырваться к твоей матери, когда родился Джон и она лежала при смерти – как раз примерно во время битвы при Камбре. Война – это мрачное, тяжёлое и безобразное занятие. Но она такой же хороший учитель, как и Оксфорд, или даже лучше. Я полагаю, что в отношении себя по поводу Оксфорда ты прав. Но я из-за этого всё же оказался в довольно глупом положении. С тех пор на протяжении своей карьеры я довольно успешно взаимодействовал с людьми всякого сорта – от студентов до угрюмых чинуш; но этим я обязан армии. Не то чтобы я был успешным офицером. У всех вас, троих парней, похоже, имеется достаточно отваги и силы воли. Этим вы обязаны своей МАТЕРИ. У меня есть доброе сердце и моя вера (за которую расплатилась мученичеством моя мать), иначе я не стал бы в такой мере отцом. Ладно. Да благословит тебя Бог, дорогой ты мой мальчик. Завтра я предложу своё причастие вместо твоего. Произноси те молитвы, что можешь, и надеюсь, что вскоре Господь предоставит тебе возможность вновь подходить к причастию. Пока же предложи даже это воздержание Ему. Очень тебя люблю. Будь добросердечен. Твой дорогой родной отец». Примечания переводчика. Сын писателя Джон Толкин родился 16 ноября 1917 г., битва при Камбре (наступление британцев на германские войска во Франции) длилась с 20 ноября по 7 декабря 1917 г. Когда началась Вторая мировая война, Майкл Толкин, уступив родителям, проучился первый учебный год (1939/1940), но затем всё же отправился служить. Судя по тексту, у него была возможность отправить лишь одно письмо (возможно, из-за нехватки марок) – и он выбрал сообщить о том, где сейчас находится, своей возлюбленной А., а не своим родителям. Поскольку А. жила неподалёку от Толкинов, слухи о том, что Майкл ей написал, дошли до его родителей. Неясно, то ли сначала отец написал ему, а тот ответил покаянным посланием, и Толкин затем отправил ему открытку, а на следующий день – рассматриваемое письмо; то ли сам Майкл, как только представилась возможность, написал отцу, а тот – ещё не зная об этом (но уже получив известия о его местонахождении), отправил ему открытку, а на следующий день, получив желанную весточку, составил пространное письмо, приведённое выше. Так или иначе, в своём прогнозе Толкин-старший оказался прав, и А. из жизни его сына исчезла без следа. В декабре 1940 г. Майкл Толкин познакомился в госпитале с Джоан Гриффитс, которая, как позже писал их старший сын, «была одной из многих медсестёр, в которых он влюблялся после контузии, преодолённой им только внешне». 11 ноября 1941 г. Майкл и Джоан поженились и жили вместе до самой смерти Майкла в 1984 г. Списанный по состоянию здоровья, в 1944–1945 гг. он закончил обучение в Оксфордском университете, а потом много лет работал школьным учителем истории. #JRRT_биография #JRRT_рядом