МИФОЛОГИЯ? ДЛЯ АНГЛИИ? ЧАСТЬ 2. Продолжение начатой в первой части (https://vk.com/wall-213107152_1991) статьи Андерса Стенстрёма «A Mythology? For England?». До «Митлора» (том 21 номер 2 1996 г.) статья эта была опубликована в 1995 г. в журнале «Маллорн» №33, а по сути она представляет доклад, сделанный Стенстрёмом на оксфордской конференции 1992 г., посвящённой столетию Толкина. <...> разве мог Толкин когда-либо подумать, что англичане примут его произведения в качестве собственной мифологии? (Фактически это критика доводов «за» формулировку Карпентера). Вопрос этот риторический и в долгих обдумываниях не нуждается; Автор достаточно ясно описал, что он собирается делать. Самое полное изложение содержится в заслуженно знаменитом письме к Уолдману (Tolkien, 1981, письмо 131). Выбрав важнейшие моменты из важнейших абзацев (2, 3, 5 и 6), получается, что Толкин пишет следующее: 2. «[Э]то началось одновременно со мной ... Я имею в виду, что не помню такого периода в моей жизни, когда бы я это все не созидал. Многие дети придумывают, – или по крайней мере берутся придумывать, – воображаемые языки. Сам я этим развлекаюсь с тех пор, как научился писать. Вот только перестать я так и не перестал». 3. «Но страстью столь же основополагающей для меня ab initio [с самого начала (лат.) – прим. переводчика С. Лихачёвой] был миф (не аллегория!) и волшебная сказка, и в первую очередь – героическая легенда на грани волшебной повести и истории, которых на мой вкус в мире слишком мало (в пределах моей досягаемости). Уже в студенческие годы мысль и опыт подсказали мне, что интересы эти – разноименные полюса науки и романа – вовсе не диаметрально противоположны, но по сути родственны ... Кроме того, – и здесь, надеюсь, слова мои не прозвучат совсем уж абсурдно – меня с самых юных лет огорчала нищета моей любимой родины: у нее нет собственных преданий (связанных с ее языком и почвой)». Многое из того, что сказано в этих двух абзацах, повторяется в письме 163, абзацы 4–10: «Это неизбежное, хотя и обусловленное внешними обстоятельствами, развитие заложенного при рождении. Оно всегда было со мною: чуткость к лингвистическим моделям, которые воздействуют на мои чувства, подобно цвету или музыке; страстная любовь ко всему растущему [6]; и глубокий отклик на легенды (за отсутствием лучшего слова), в которых есть то, что я назвал бы северо-западным темпераментом и температурой ... я открыл ... сильнейшее эстетическое наслаждение* [для согласования с цитатой изменён падеж трёх слов в сочетании в переводе С. Лихачёвой], которое дарит язык сам по себе ... это не вполне то же самое, что просто восприятие красоты: я чувствую красоту, скажем, итальянского или, если на то пошло, современного английского (который моему личному вкусу абсолютно не близок); оно больше похоже на потребность в жизненно необходимой пище ... Все это для историй – только фон, хотя языки и имена для меня от сюжета неотделимы. Они являются и являлись, так сказать, попыткой создать фон или мир, в котором могли бы найти выражение мои лингвистические вкусы». Обобщим: а) у Толкина имелось особая лингвистическая потребность, которую он частично удовлетворял, изобретая собственные языки; б) у него также была потребность в мифе и повествованиях на границе волшебной сказки и истории – наилучшее среди найденных им слов для их обозначения было «легенды»; в) особенно сильный отклик у него находили легенды северо-западного характера, и он сожалел, что отсутствовали такие легенды, связанные с английским языком и почвой; г) Он обнаружил, что язык и легенды по сути родственны [использован перевод С. Лихачёвой; у Толкина – integrally related, «всецело взаимосвязаны»]; его собственные придуманные языки и легенды поддерживают друг друга. Последний пункт доведён до логического завершения в письме к Томпсону, абзац 2: «[Я] сделал открытие, что “легенды” зависят от языка, к которому принадлежат; но также и живой язык в равной степени зависит от “легенд”, которые передает посредством традиции ... Так что, хотя … я начал с языка, я втянулся в придумывание “легенд”, обладающих сходным “вкусом”». 5. «Только не смейтесь! Но некогда (с тех пор самонадеянности у меня поубавилось) я задумал создать цикл более-менее связанных между собою легенд – от преданий глобального, космогонического масштаба до романтической волшебной сказки; так, чтобы более значительные основывались на меньших в соприкосновении своем с землей, а меньшие обретали великолепие на столь обширном фоне; цикл, который я мог бы посвятить просто стране моей, Англии. Ему должны быть присущи желанные мне тон и свойства: нечто холодное и ясное, что дышит нашим “воздухом” (климат и почва северо-запада, под коими я разумею Британию и ближайшие к ней области Европы ...) ... Циклы должны быть объединены в некое грандиозное целое – и, однако, оставлять место для других умов и рук, для которых орудиями являются краски, музыка, драма. Вот абсурд!» То, что самонадеянности у него к 1951 году поубавилось, очевидно, означает, что теперь он избавился от абсурдного предвкушения того, что его труд станет грандиозным материалом для развития в других направлениях искусства, и что он не стал бы патетически посвящать его Англии. В любом случае, он всё ещё был занят корпусом легенд, поскольку это с помощью такого обозначения словарно объясняется термин «легендариум» или «легендарий», который он начал использовать за год до этого (самый ранний обнаруженный мной пример – в письме 124, абзац 6) в отношении «Сильмариллиона», и который используется в этом значении в абзаце 15 рассматриваемого письма. «Сильмариллион» (или то, что приобрело такое обобщённое название), следовательно, получил оформление, чтобы а) обладать желаемым качеством северо-западного климата и почвы; и б) включать диапазон от масштабного космогонического заднего плана до уровня романтической волшебной сказки. При последующем изложении в письме уделяется внимание последнему обстоятельству; именно в таких рамках получают развитие более поздние произведения – «Хоббит» «оказался настоящей находкой: он завершал собою целое, обеспечивал ему спуск на землю и слияние с “историей”» (абзац 7; как мы теперь знаем, до этого Автор пытался различными способами ввести в историю высокий роман, но не нашёл искомого). Содержание «Сильмариллиона» также описывается в терминах того же уровня: «Циклы начинаются с космогонического мифа: “Музыки Айнур”» (абзац 10); «Сразу же после этого мы переходим к “Истории эльфов”, или “Сильмариллиону” как таковому ... по-прежнему полумифическому» (абзац 11); «По мере того как предания становятся менее мифологичными и все более уподобляются историям как таковым и эпосам, в них вступают люди ... Главное из преданий “Сильмариллиона”, и притом наиболее полно разработанное – это “Повесть о Берене и эльфийской деве Лутиэн” ... История как таковая (мне она представляется прекрасной и впечатляющей) является героико-волшебным эпосом [в оригинале – heroic-fairy-romance]» (абзацы 16, 17). 6. «Разумеется, сей самонадеянный замысел сформировался не сразу. Сперва были просто истории. Они возникали в моем сознании как некая “данность”, и по мере того, как они являлись мне по отдельности, укреплялись и связи». В письме 257, в абзаце 4, содержится более полное описание: «Зародышем моих попыток записать собственные легенды, соответствующие моим искусственным языкам, стала трагическая повесть о злосчастном Куллерво из финского эпоса “Калевала”. Эта история остается одним из основных эпизодов в легендах Первой эпохи (которые я надеюсь издать как “Сильмариллион”), хотя как “Дети Хурина” видоизменилась до неузнаваемости ... Второй точкой отсчета стало написание “из головы” “Падения Гондолина”, истории Идрили и Эаренделя ... и исходный вариант “Сказания о Лутиэн Тинувиэли и Берене”, написанный позже ... Вырвавшись из армии, я продолжал развивать свой замысел ... В О<ксфорде> я написал космогонический миф “Музыка Айнур” … Некоторые из листьев, подхваченные ветром, становятся деревом, а дереву требуется небо за ним. Историям требовались великолепные мифологические задние планы; более пространное основывалось на меньшем. [7] ПРОСТО ИСТОРИИ – ВОТ В ЧЁМ БЫЛО ДЕЛО. ПРИМЕЧАНИЯ 6 К сожалению, Толкин не написал подробнее о «неизбежном развитии» этого элемента в литературном творчестве. 7. Нельзя сказать, что мифология была добавлена из ничего. В историях существование подобного фона уже подразумевалось. * Сильнейшее эстетическое наслаждение. Для согласования с цитатой изменён падеж трёх слов в сочетании в переводе С. Лихачёвой. Более полный фрагмент в переводе выглядит так: «Через готский я открыл не только современную историческую филологию, созвучную моим историческим и научным наклонностям, но еще впервые в жизни – изучение языка просто удовольствия ради: я имею в виду ради сильнейшего эстетического наслаждения, которое дарит язык сам по себе». #JRRT_интерпретации Продолжение следует.