МИФОЛОГИЯ? ДЛЯ АНГЛИИ? ЧАСТЬ 3. Окончание статьи Андерса Стенстрёма «A Mythology? For England?» (начало: https://vk.com/wall-213107152_1991, продолжение: https://vk.com/wall-213107152_1993). Таким образом, Толкин описал построение своего проекта. С учётом этих обстоятельств я исследовал использование им слова «мифология» в опубликованных письмах. Я нашёл 54 примера (распределённых по 22 письмам), в которых «мифология» (-ии, -ическое, -ически) относится к его собственному творчеству. [8] В таком употреблении схематически имеется три элемента: 1) Как я уже отметил, Толкин нередко использовал «мифологию» в широком смысле в значении «вымысел: ряд придуманных сказаний, эпический корпус; конструкт», как в письме 165, абзаце 12 (первом из трёх дополнительных абзацев), в котором сказание о Лутиэн и Берене названо «Ядром мифологии», или в письме 229, абзац 13, в котором размещение Мордора «объясняется просто-напросто требованиями географии и сюжета внутри моей “мифологии”». (Очевидно, именно в таком смысле это слово было использовано мистером Томпсоном и отражено в ответе Толкина). 2) Далее, зачастую он использует его в строгом смысле, вызывающем смысловые ассоциации с «масштабным и космогоническим» (включая ранее упомянутые замечания): удачные примеры содержатся в письмах 156, 181 и 200. 3) Может оно использоваться и в более свободном значении, как будто в «ореоле мифологии»; в частности, когда он обсуждал как, например, нередко в письме 163, имея в виду расширенный «легендариум, частью которого (завершающей) и является Трилогия» (абзац 12), он иногда использовал слово «мифология» в отношении более раннего прошлого как материал [block], например в «фоновой мифологии» (абзац 17), не оговаривая, что в этом материале «содержание становится “историческим”, а не мифическим» (Tolkien, 1981, письмо 212, примечание к абзацу 6). [9] Значения 1 и 2 явно исключающие, но значение 3 перекрывает оба и едва ли обладает отдельным собственным пространством. Особенно оно перекрывается со значением 1: должно ли процитированное «ядро мифологии» принято просто за «ядро ряда историй» или за «ядро ряда заметно мифических историй» – даже несмотря на то, что та же самая история явно считается относящейся к числу «менее мифических» в одном фрагменте, процитированном выше, и неявно – среди «немифических» – в другом? Не следует ли лучше принять «фоновую мифологию» из цитаты за всего лишь вариацию на тему «творения более великого» четырьмя абзацами ранее в том же письме? Но значение 3 естественным образом вырастает из значения 2: меньшее, заимствующее великолепие из лежащей за ним мифологии, при взгляде с некоторого расстояния может в ней растворяться. Урок заключается в том, что легендариум, или «Сильмариллион», или первоначальный проект в конце концов можно рассматривать как «мифологию» – если при этом сводить (или возвышать) их до уровня фона для чего-то ещё. Урок заключается в том, что когда вы находитесь внутри, в настоящих историях, сцена всегда располагается перед массивными задниками, где явления становятся менее мифическими и более характерными для историй-повествований, уходя в историческое прошлое. Толкин мечтал, как мы видели, о легендах «на грани волшебной повести и истории», и такой переход продолжается на протяжении всего легендариума. [10] Подводя итог – Толкин начал с создания языков по своему вкусу. Из-за того, что он создавал языки по своему вкусу, оказалось, что он пишет истории по своему вкусу. Написание историй по своему вкусу означало наделение их великолепием мифологии на заднем плане и проникновения в историческое прошлое. Именно это он и делал. Дело было в историях. Не в мифологии – корпусе легенды. Толкин, по словам Карпентера, творил «для Англии». Как мы увидели, сам автор говорил именно о представлении своего труда «Англии», «англичанам». Заявления его не слишком выверены. Он заявил, как мы увидели выше, что Англии недостаёт историй «укоренённых в её языке и почве», и он решил создать легендариум, имеющий аромат её «климата и почвы». А как же с языком? Автор всегда подчёркивал, что его истории связаны с его собственными языками, и что «С МИФОЛОГИЧЕСКОЙ ТОЧКИ ЗРЕНИЯ эти предания не антропоцентричны, но эльфоцентричны» (Tolkien, 1981, письмо 212, абзац 6; курсив оригинала [в переводе передан заглавными буквами]). И всё же, разумеется, он писал по-английски, и хотя он никогда не переводил никаких пространных фрагментов на эльфийский, он перевёл некоторые части на древнеанглийский. Толкин хотел, чтобы корпус легенд был «связан» с англичанами незапамятной традицией, и в действительности он не мог её создать. Но эльфийский язык и легенды этого языка обладали северо-западным характером, и следовательно, подходили для английской почвы. И когда их представляют англичанам, англичане могут стать друзьями эльфов. Поскольку эти легенды написаны по-английски, правом первородства на них обладают англичане, а не кельты или скандинавы. Шиппи, там, где я прервал предыдущую его цитату, продолжает: «Если бы его ждал успех, он бы столкнулся с другой проблемой – той, которую следует рассмотреть когда-нибудь в другое время – что такое «миф»? Существует множество его определений, но я бы решил, что миф – это нечто, во что ты веришь. Но можешь ли ты тогда предложить нечто, во что надо верить, когда ты это придумал сам? Я в этом сильно сомневаюсь. И если бы он проделал такое успешно, возникла бы глубокая проблема веры. Миф, который он создал, стал бы соперничать с Верой, и я полагаю, что для Толкина, если бы он действительно столкнулся с таким вызовом, вызов этот оказался бы особенно трудным. (Shippey, 1992, p. 27) Я думаю, Толкин не сказал бы, что миф – это нечто, во что ты веришь. [11] Но он был бдителен: «требуется смирение и осознание опасности ... Разумеется, посредством “мифа”, этого могучего средства, возможно причинить великий вред» (Tolkien, 1981, письмо 153, абзацы 16–17). Создание эльфийской мифологии для легендариума, той, что становится для читателя приводящей в трепет и назидательной «двоюродной мифологией» [mythology once removed], было менее проблемным предприятием, чем стало бы создание мифологии для Англии. ПРИМЕЧАНИЯ 8 Я также отметил двенадцать случаев использования «мифологии» в отношении иного. Однако, когда о значении не свидетельствует независимо контекст, его невозможно опеределить, не вступая в порочный круг доказательств (то же самое верно и в отношении употребления в «Тайном пороке», абзац 36). До той степени, до которой контекст поддерживает определённое значение, в исследованных случаях использование кажется конгруэнтным. Случай с Томпсоном демонстрирует, что когда слово «мифология» используется в отношении толкиновского творчестве, он не всегда выбирал его целиком в соответствии с собственными устремлениями. Я не включил случай из Tolkien 1981, письмо 204, абзац 204, когда оно отмечено как цитата из лорда Холсбери. 9 Описание представленной встречаемости слова «мифология» в значениях 1, 2 или 3 неизбежно являет собой вопрос интерпретации, но по моему прочтению имеется 17 примеров значения 1, 27 – значения 2 и 10 – значения 3. Формы прилагательного и наречия обнаруживаются лишь в значениях 2 и 3. Как минимум в двадцати пяти письмах Автор характеризует свои произведения без обращения к слову «мифология», а в некоторых из писем, где он его употребляет, оно находится на периферии. Чаще всего используемый термин – «легенда» (включая его производные). Обычны составные выражения, такие как «легенды и истории», «свод легенд и история, «мифическая история», «эльфийские хроники», «легендарная история», «эльфийские легенды», «истории как таковые и эпосы», «легенды и анналы» и т.д. [цитаты в переводе С. Лихачёвой; в оригинале: legends and stories, legendary and history, mythical history. Elvish histories, fabulous history, Elvish legends, stories and romances, legends and annals; ещё одно сочетание «fairy stories and romances» переведено как «волшебные сказки и романы»].Таким образом, не существует ничего похожего на установившуюся постоянную терминологию, что несомненно свидетельствует о том, что подобно «легенде», все эти термины используются «за отсутствием лучшего слова». 10 Эта «грань волшебной повести и истории» [brink of fairy-tale and history] предположительно, представляет собой грань между ними двумя; но в контексте она предположительно означать грань межу волшебной повестью и историей, с одной стороны – и героической легендой или, возможно, мифом – с другой. Последующее разъяснение в письме 131 способно подтвердить любое из этих толкований. Во всех историях присутствует осведомлённость о возвышенном прошлом, а с ней – намёки на вечность, из которого оно появилось [не уверен в переводе: относится ли it («оно») к «прошлому» или к «осведомлённости»]. Проблески из-за стен мира проникают в повседневность через этот исторический режим-посредник, как и через волшебную сказку – в непосредственном режиме, эвкатастрофой. «Грань», таким образом, на самом деле представляет собой сложную границу трёх режимов: мифического, мирского и чудесного. 11 Смотри, например, письмо 211, абзац 25, где он заявляет, что «все это – “миф”, а вовсе не некая разновидность новой религии и не видение». В эссе «О волшебных сказках» (Tolkien, 1964), «Происхождение», абзацы 11–12, мифология и религия описываются как два взаимосвязанных, но различных явления (хотя, возможно, взаимосвязь их фундаментальна). #JRRT_интерпретации