#мнение Есть одно дополнительное обстоятельство, помимо поведения власти, которое вызывает резонное беспокойство оппонентов путинского режима. Это – поведение массовки, путинского электората, большей части российского общества. Здесь можно выделить следующее обстоятельство. Готовность значительной (внушительной) части общества на куда более тотальные репрессии. Более того, готовность эти репрессии осуществлять и становиться их бенефициарами. Это прискорбная особенность массового общества, позволяющего себе отвергать рутинные правила социального поведения. Тревожная подробность социального устройства российского общества, но не уникальная. Готовность к репрессиям – перспективная, но не обязательно востребуемая опция. Она может быть реализована, если режим действительно начнет агонизировать и посчитает, что у него нет других ходов. Но при существующем уровне поддержки активирование опции тотальных репрессий является избыточным и рискованным выбором, который до последней возможности власть будет избегать. Что же касается массовой мобилизации и элементов социальной и политической неадекватности большей части общества, то это случается даже в демократических странах. После терактов 11 сентября 2001, а затем и начала бушевских войн против Афганистана и Ирака, поддержка лидера мобилизации – президента Буша – перевалила за знакомые нам 86 процентов. И только военные неудачи способствовали отрезвлению общества и усилению его критического отношения к деятельности правительства. Вообще война – древнейший способ мобилизации, и Путин с Грузией, Крымом, Донбассом – не уникален. Даже Маргарет Тэтчер использовала возможность патриотической мобилизации в войне с Аргентиной за Фолклендские острова (не в меньшей степени, чем диктатор Аргентины Галтьери) в трудной для себя политической ситуации. Естественно, уровень социальной вменяемости российского общества не сопоставим с американским или британским, но тем более стоит понимать, что уникальности в патриотической символизации воюющего лидера немного. Понятно, что возможность наиболее катастрофического сценария с массовыми репрессиями в стране, пережившей подобный период по историческим меркам совсем недавно, психологически травматичен. Но вероятность не активирования тоталитарных тенденций путинского режима более вероятна: корпоративный режим, рекрутировавший поддержку среди многочисленных бюджетников, как в военной, так и в культурной сферах, может существовать на ресурсной основе как угодно долго. Катастрофический сценарий возможен, но менее вероятен, чем продолжение с небольшими вариациями авторитарного, корпоративного правления в пределах физической жизни авторитарного правителя. Понятно, что перспектива разнообразных нонконформистских стратегий в рамках информационного авторитаризма будет неукоснительно сужаться, для наиболее активных и нетерпеливых социальных агентов это сужение перспективы будет болезненным, уровень и разнообразие жизни будет понижаться. Но правила социального поведения будут все равно более широкими, чем при советской власти. Возможность же развала России, ее исчезновения с политической карты, радикального политического и социального переформатирования в принципе представима, но с небольшой вероятностью. Не катастрофа, а медленный, пологий спуск вниз. Скучно, малоплодотворно, но выжить можно. Михаил Берг