#пострусские В Лондоне начал работу клуб «Открытая Россия». 11 ноября перед собравшимися выступили политологи Глеб Павловский и Станислав Белковский. Они говорят интересные вещи, во многом согласующиеся с пострусским дискурсом, но к решению подойти им не удается. Вот основные тезисы: Белковский: — Я считаю, что проблема русского будущего состоит в необходимости полного забвения русского прошлого. Не надо думать о том, что было. Главная проблема русского народа состоит в его провинциальности. И главная задача русского человека — это преодоление собственной провинциальности. Потому что русский человек ощущает себя живущим на краю света. Он маргинален. До сих пор Россия, несмотря на распад империи, остается крупнейшей страной в мире по территории, но она периферийна. А русский человек хочет прийти в Европу, но прийти в Европу у него не получается или получается только в индивидуальном режиме. Я прожил в Европе три с половиной года в общей сложности, в Италии и в Германии. И вдруг неожиданно я понял, в чем состоит основная европейская идея. Основная европейская идея — это банальность добра. Вот есть знаменитая книга Ханны Арендт «Банальность зла» — она, кстати, официально так не называется, — про процесс над Адольфом Эйхманом в Иерусалиме. Ханна Арендт смотрела на Адольфа Эйхмана и придумала, что зло очень банально — он ведь не был злодеем, а просто выполнял приказы. Он следовал установленным правилам игры. И поэтому, когда проходил процесс над Эйхманом, он просто сидел и улыбался. Все эти кадры есть в интернете. Банальность зла есть обратная сторона банальности добра. Надо следовать правилам игры. Для того чтобы построить Европу, не нужно рвать на груди рубашку, не нужно закрывать амбразуру дзота. Нужно просто сделать три вещи: воспитывать детей, бросать мусор в мусорный бак, а не мимо него и платить налоги. Вот это и есть банальность добра. Вот это основная европейская идея, как мне кажется. И Россия должна к этому прийти. Павловский: — Я думаю, что будущее есть хотя бы потому, что есть организации, которые занимаются будущим. У нас есть администрация президента — это организация, которая занимается будущим. Важно, что когда ты просто работаешь над будущим, тебе не нужно, чтобы кто-то тебе мешал. Поэтому в стране не может быть никого другого, кто занимается будущим. Вот говорят: «Выборы 2016–2018 годов — что там будет?» Это неправильный подход. Потому что в Кремле не интересуются, что там будет. Они просто ими занимаются сейчас. Например, выборы 2015 года — это часть занятий выборами 2016 года, а в каком-то смысле и 2018 года. Это просто такой факт. Это постоянная деятельность. Она исключает возможность, чтобы кто-то другой, со стороны, этим занялся, — нельзя в это вмешаться. Но рассуждать о философии русского будущего никому не мешают. И, более того, поощряют это занятие. Вообще занятие русской философией, русским будущим и особенно катастрофами, которые нас ждут в будущем, приветствуется. Приветствуется потому, что наша система власти, в принципе, запитывается от катастроф. Она их ждет, жаждет, готовит… Например, наша власть ужасно любит кризис. Она любит кризис, потому что получает предмет занятий. В этот период — катастрофа, кризис, извержение вулкана, террористический акт — исчезает вопрос: «А чем вы тут занимаетесь?» Это очень важный элемент. Самое страшное, что может произойти для системы, — это когда нет врагов, нет катастроф (либо с ними явным образом ты не справляешься). И тогда система переходит к последнему, запасному козырю: она соединяет революцию и реформу, она устраивает «перестройку». Эта карта всегда лежит в заднем кармане. То есть в этом смысле наша власть не боится оказаться в ситуации, когда не знает, что делать. Белковский: — Система — это навсегда, пока мы остаемся рабами и заложниками системы. Это же наша система, это мы ее создали. Будущее у нас такое: мы меняем имперскую модель на модель национального государства европейского образца. Как это придет — совершенно не важно. Потому что Владимир Ильич Ленин в октябре 1916 года написал, что «наше поколение не доживет до революции». А в апреле 1917 года Владимир Ильич Ленин прибыл на Финляндский вокзал, никакого броневика не было, ничего там не было, человек просто сошел с поезда и пошел себе дальше, потому что никому Владимир Ильич Ленин не был на тот момент нужен. В России его никто не знал. Тогда премьером временного правительства был князь Львов, Керенский пытался им стать и скоро стал, но про существование Владимир Ильича Ульянова никто не знал. И вдруг, неожиданно, через полгода Владимир Ильич приходит к власти… В 1922 году решался вопрос, как будет называться государство, которое создано на 1/6 части суши. Троцкий и Сталин хотели, чтобы это называлось Российская Федерация, Российская Советская Социалистическая Федеративная Республика. А Ленин настоял, чтобы оно называлась Союз Советских Социалистических Республик. Это было государство Ленина — и все. Ленин создал государство, не имеющее ни территориальной, ни этнической привязки. Нужно изменить эту концепцию полностью, прийти к «Российской Советской Федеративной Социалистической Республике», причем это нужно сделать волевым, директивным образом. Нам необходимо национальное государство европейского типа. Павловский: — Есть вещи, которые мы вечно пытаемся строить, и в основном это вещи, которые не создаются искусственно. Очень странная идея, что где-то можно построить рынок, что где-то можно построить гражданское общество, что где-то можно построить национальное государство… Это полная чушь. Нигде, ни в одном месте мира это не было построено искусственно. Рынок существует последние 5000 лет как минимум — во всяком случае судя по клинописи. Его не строят, понимаете? Национальное государство… Нация либо есть, либо нет, ее нельзя построить. Не могут собраться люди и решить, что теперь мы нация. Мы видим, как эта идея превращается в репрессивный троллинг со стороны Кремля, когда он решил (не так давно, между прочим), что надо создавать в России нацию. И теперь мы слышим каждый день во всех речах про русскую нацию. Но нет никакой нации, и нельзя ее создать в масштабах России. Что можно? Это уже другой, сложный вопрос. Вот то, что возникло фактически в результате усилий, ошибок, преступлений, то, что сегодня действует, — это хорошо бы описать, понять, изучить. Ведь это домашнее задание не проделано. Мы просто, так сказать, так же троллим власть, как она троллит нас, но результат, прямо скажу, незначительный… Самый ложный из возможных критериев — как вы относитесь к Путину? Это ложный фокус, ложный предмет отношения. Лучше не относиться, потому что у вас тогда будет время заняться чем-то другим, а не обсуждать Путина. Проблема в том, что в момент, когда система прекратится, начнется самое интересное. Тогда выявится, что есть, а чего нет: какой есть уровень реального социального капитала, какие есть региональные экономики, какие есть местные, невидимые до этого системы власти. После конца системы оказывается, что у вас нет вообще ни одного общенационального инструмента, который работал бы на территории России. Ни одного — ни у кого, причем у оппозиции точно нет, просто ни у кого! Это не значит, что страна распадется, она уже доказала много раз, что она от этого не распадается, но фактом является, что мы окажемся без ящика с инструментами. Прогнозировать темы на будущее бесполезно. Фокусироваться на том, что будет с Путиным, что будет с «Единой Россией», — это просто забивать себе голову бесполезными вопросами. Реально то, что в момент финала системы партии автоматически перестают что-либо значить, а все этнократии автоматически превращаются в общенациональные партии. Просто в силу того, что у них более сильный уровень консолидации. То есть будет русская реакция — а какой она может быть? Она не может быть националистической — это абсолютно маргинальный вариант; может быть, она будет централистской, ведь русские — это нация центра. Национальность русских — центр, никакой другой национальности у них нет. Центр — вот единственный национально-политический принцип русских, а когда начинает восстанавливаться центр, начинает восстанавливаться система Российской Федерации, со всеми ее ужимками, в худшем или лучшем виде. Белковский: — Вымысел в политике значительно важнее реальности — это первое, что я хотел возразить. Факты не имеют никакого значения. Никаких фактов в политике не существует. Приведу свой любимый пример. Наполеон Бонапарт в свое время бежал с Корсики, где он проиграл войну за власть с другими кланами. Он писал письмо своей матери по-итальянски — он был итальянцем. Это очень важно, что ключевая фигура французской истории — итальянец. Вот мы выходим в аэропорту имени Шарля де Голля, а там висит портрет Наполеона. И мы не задумываемся над тем, что он вовсе не француз. Более того, он писал по-французски с ошибками и говорил с акцентом — будучи лидером французского народа. А мы знаем еще один такой пример, да? Сталин — кумир советского народа — по-русски писал и говорил плохо. И главная проблема Сталина была в том, чтобы стать русским. И был такой актер Алексей Дикий. Он придумал совершенно гениальную вещь, за которую ему дали народного артиста СССР сразу. В пьесе Булгакова «Батум» он играл Сталина и говорил без акцента. Собрался худсовет, на котором Дикому указали на то, что Сталин так не говорит. И товарищ Дикий с выражением идиота сказал: «Простите, а как товарищ Сталин говорит? Он говорит именно так». То есть товарищ Дикий играл товарища Сталина без акцента, и за это Сталин дал ему звание народного артиста СССР. То есть Дикий угадал, в чем комплекс Сталина… Резюме заключается в том, что вымысел важнее реальности. Никакой анализ фактов не имеет никакого значения. Политика — это конструируемая вещь. Факты для политики, как и для литературы, не имеют значения. Значение имеет именно воображаемая реальность. Моя любимая книга — это «Алиса в стране чудес». Ее автор Льюис Кэрролл был математиком. И только математик мог написать такую книгу, потому что только математик обладает достаточной степенью абстрактного мышления, чтобы придумать все, что происходит в «Алисе в стране чудес». А это политика и есть. Это идеальное, на мой взгляд, описание политики. Политика, как и литература, как и история, является нагромождением вымыслов. И ничем другим. Вот в чем, собственно, я полемизирую с Глебом Олеговичем. Никаких фактов не существует. Они находятся за гранью реальности. Только вымысел является реальностью в политике, но не факт. Тот, кто собирается заниматься политикой, апеллируя к каким-то типа фактам… Если бы Борис Ельцин, например, в 1991 году анализировал соотношение сил между ним самим и ГКЧП СССР, то к какому выводу он бы пришел? Он бы пришел к выводу, что надо слиться незамедлительно. Но он почему-то не слился. Он пошел и победил. Павловский: — Наполеон является хорошим опровержением идеи Каспарова о том, что политика сродни игре в шахматы. Наполеон — омерзительный шахматист, который считал себя гениальным шахматистом. На самом деле он проигрывал всем, кроме своих маршалов, которые, естественно, не были идиотами, чтобы выигрывать у Наполеона. В шахматах если вы залезли в цугцванг, то не можете не делать ходов. Вам приходится ухудшать и ухудшать свое положение. А в политике можно пропускать ходы — тоже не любым способом, но определенным. Как раз функциональная гениальность нашей системы состоит в том, что она пропускает ходы. Вы считаете, что она на Украине залезла в совершенно безнадежную позиционную ситуацию? Бац — обнаруживаете ее в Сирии! Представьте себе: лет всего лишь 20-30 назад если бы Тэтчер, Де Голлю или Черчиллю (а Черчилль все же ближе к тому месту, где мы находимся) сказали, что Россия — это страна типа Франции или Португалии, то что бы сделали эти люди? Они вообще не стали бы с вами обсуждать, что Россия — это такая же страна, которая должна пройти тот же путь. Потому что что это были политики с очень сильным, мощным знанием истории. Они знали, что текущий момент и государство, которое они защищали и строили, — это срез непрерывной истории. Им бессмысленно было бы даже говорить о России как о модели, которую можно сравнивать и к которой можно применить политику модернизации, допустим, в обычном смысле. Но, конечно, нам придется создавать какие-то институты. Самый здесь важный вопрос я не могу сейчас развернуть, а просто его назову. Проблема России не в том, что у нас всегда якобы все не получалось — мы хотели хорошего, высокого, светлого, а у нас не получалось. Проблема в том, что мы регулярно, раз за разом, в нашей стране пропускаем переходный период. Я не буду возвращаться в историю — таких случаев было только на моей памяти несколько, — но я думаю, что паролем следующего переходного периода будет «государство». Белковский: — Я совершенно не согласен с Глебом Олеговичем, потому что само слово «государство» в контексте русской идеи достало окончательно всех, потому что нет в России ничего более паразитического, бессмысленного и маразматического, чем государство. А ключевым словом нового этапа истории будет «нация», а не «государство». https://openrussia.org/post/view/10517/