Достоевский vs Толстой Никакого сомнения нет, что перенесись Фёдор Михайлович Достоевский на машине времени в наши дни, он (после короткого изучения общественной повестки) стал бы одним из главных идеологов безмерного охранительства, «ватником» махровейшим. Возможно, даже возглавил бы свежеиспечённый комитет толстопузых демагогов-клоунов «25 января», и в отличие от его идеологов, так и не удосужившихся ни ногой ступить на обетованную землю «новороссии», поехал бы туда непременно. Удивительные параллели в «Дневнике писателя» Достоевского (статьи от апреля 1877 года) с повесткой дня двухгодичной давности так называемой «русской весны». Тогда, правда, эта «русская весна» всколыхнулась чуть подалее Донбасса, на Балканском полуострове, – и против Османской империи (то есть Турции, тут исторический парадоксальный параллелизм русской имперской судьбы, или предопределённости, забавен вдвойне). Патетика медоточивого восхваления «балканского похода», тесно переплетающегося с рассуждениями о «священности» и «правильности» войны за великодушную идею, местами напоминает образчики самой лучшей графомании наших горячих «патриотических» интернет-публицистов, героически боровшихся против «укро-фашистской хунты» на страницах бложиков своих два года назад. У Достоевского эти речи, конечно, в силу его литературного таланта красивее поданы, но (лично на мой вкус) вся фальшь и лицемерная ложь кондового «ватного» славянофильства превращает текст в полное УГ, читать которое без кривоватой ухмылки невозможно никак. И совершенно фронтален в идеологическом плане Достоевскому Лев Николаевич Толстой, дописывавшей как раз в это время «Анну Каренину» и уделивший в сюжетной линии отправки Вронского на балканскую войну место портретному описанию вообще всех едущих воевать туда добровольцев. Ох и простебал же Толстой этот тип людей, описавший разного рода виды не нашедших себя в жизни лузеров. Там и промотавшийся московский купец, заранее считающий себя героем, отставной гвардеец, не нашедший себе места в гражданской жизни, и немолодой «юнкер в отставке», а один из старичков-военных говорит, что из его города отправился воевать один только «солдат бессрочный, пьяница и вор, которого никто уже не брал в работники». Ох, ведь что-то это напоминает – уж не общий ли срез того маргиналитета, пролетариата и откровенных уголовников, отправлявшихся «воевать» в «новороссию»? Слова одного из добровольцев, – «Я, как человек… тем хорош, что жизнь для меня ничего не стоит… Я рад тому, что есть за что отдать мою жизнь, которая мне не то не нужна, но постыла. Кому-нибудь пригодится», – удивительным образом перекликается с лейтмотивом некоторых ватных измышлений в патриотическом сегменте ЖЖ. Типа того, что вроде бы оно и можно было сгинуть в испепеляющем пламени ядерной войны против проклятой пендоссии, и не просто можно, а даже – нужно, это священный долг стоящего за правду «русского» человека. В этом заочном споре, полемической схватке между двумя крупнейшими мировыми (не только русскими) писателями и кроется парадокс всей имперской истории – прошло около 150 лет, а картинка ничуть не изменилась. Впрочем, нет, изменилась, конечно. Если в 19 веке Россия была действительно крупной европейской державой, империей, считающей себя вправе решать большие вопросы (и решать их успешно, как в той же русско-турецкой войне 1877-1878 годов), то сегодняшняя эРэФе – обычная, раздутая в размерах, пост-имперская сырьевая региональная страна-лузер. Использовать «славянофильский» вопрос о защите русских могущая только в пиар-конструктах, шумовой завесой отвлекающих от попыток просто силой удержать отплывающие в сторону лучшей жизни куски бывшей большой империи. И эта фальшь, это лицемерие (которое чувствовал в том же добровольческом движении ещё 19 века Толстой) в эРэФе-украинском конфликте сегодня, спустя два года, после спада оглушающей пропагандистской трескотни, заметно как никогда. Не нужно простым людям никакой «новороссии», плевать они на самом деле, в глубине души, хотели даже и на Крым, на повестке дня куда более и всегда важные в российской империи (а тем более – нищей пост-империи) вопросы личного выживания. И не просто выживания, а выживания в условиях противостояния (пусть и неявного, латентного, с наивной верой в доброго батюшку-царя, ничего не знающего и не видящего) с глубоко анти-народной, прижучивающей на каждом шагу, использующий (хоть пока и не в полную силу) опыт совковой репрессивно-чекистской карательной машины. [id201224|Филипп Хорват]