НАЦИЕСТРОИТЕЛЬСТВО И МЯТЕЖЕВОЙНА, окончание Евгений Месснер видел жесткую связку между политическими процессами, определяющими стратегию ведения конфликта, с психическими процессами в обществе, и его психосостоянием вообще. Выросшая зависимость военной стратегии от настроя масс требует правильного влияния на этот настрой. Высокая степень психической мобилизации общества нужна для легитимации, например, незаконного использования регулярных воинских частей в конфликте за рубежом. Это подтверждает тезис старого корниловца о том, что победа в мятежевойне достанется политии, более устойчивой в нервном плане. От качества информационной мобилизации зависит военный ход конфликта. При тонкой и дальновидной работе воевать будут мятежные массы во враждебном государстве, при жестокой и дальновидной работе революционные массы породят партизанское движение, а при жестокой и неумной работе руководимое извне ополчение будет сталкиваться с выступлениями мятежных масс уже против себя. Степень влияния на мобилизацию идеологии как относительно замкнутого интеллектуального конструкта сегодня ниже, чем в годы становления массового среднего образования, и более адекватным видится применение технологий мятежевойны в политике идентичности — влияя на закономерности жизни сообщества, можно успешно толкать его на действия, выгодные внешнему интересанту. В этнополитических процессах методы мятежевойны могут оказать влияние на сами формы развития новой политической общности. Революция и война порождают миф, а от мифа уже пляшут политические идеологии. Задать верные черты мифа — значит обусловить формы политической мобилизации, т.е. запрограммировать степень устойчивости рождающегося политического здания общности. И если сам новоявленный суверен не имеет ума и воли к осуществлению самостоятельной стратегии психологического противоборства (по Месснеру — детерминирующего любые иные конфликтные стратегии), он до конца дней своих будет служить проводником воли извне. Говоря о применимости стратегии, мы стоим перед необходимостью рассмотреть разновидности способных к ней акторов. В контексте рождающих нового суверена этнополитических процессов мятежевойна может выступать как стратегией суверенизирующегося сообщества, так и стратегией внешнего актора, заинтересованного в конкретном направлении этнополитических процессов, меняющих политические формы в регионе. Цель внешнего актора, таким образом, состоит в придании нужных форм рождающемуся суверенитету. В случае «пограничного государства», когда жертвенная кровь на алтарь суверенитета проливается в соседней стране, актору выгодно влиять на динамику развития дискурсивной формации сообщества и ее содержание, а также на институциональный дизайн и кадровую политику, чтобы обеспечить идентичностную близость и максимально возможную лояльность новой пограничной политии, а также возможности в ее рамках работать на сбережение своего пограничья от чуждых и враждебных действий. В крайнем случае такой актор заинтересован и в слабости нового порядка, что позволит иметь больший простор действий на этом поле. «Далекий» актор же может быть заинтересован в генезисе сильного суверена с работающими институтами, способного и обреченного (в силу, например, содержания дискурсивной формации сообщества) противостоять противнику актора или быть надежным плацдармом для возможных действий интересанта. «Далекому» актору «революционное», рождающее слабость институтов и власть толпы формирование нового политического порядка не грозит проблемами в пограничье, но может помочь в контролировании региона или погружении его в хаос, что может быть выгодно для достижения неких особых целей. Само сообщество, суверенизирующееся ведением мятежевойны, заинтересовано в том, чтобы задать себе прочные основы суверенитета и простор для своей легитимации, прежде всего в своем пограничье и относительно сильных мировых акторов. Здесь же при необходимости на основе теории Месснера можно строить и критерии крепости рожденного суверенитета, например, по качеству новых политических институтов сообщества. Применение концепции мятежевойны в исследовании этнополитических процессов, таким образом, возможно с помощью разработки проблем суверенитета и идентичности. Читая классика и правильно адаптируя язык русского зарубежья шестидесятых к рамкам современной политологической лексики, мы глубже понимаем сущность процессов, происходящих здесь и сейчас. Однако, исследуя наследие Е.Э. Месснера, мы не можем обойтись лишь качественно выстроенными культурным и интеллектуальным фильтрами. Евгений Эдуардович был не просто ученым: он был одним из последних «непримиримых», верным хранителем черно-красного корниловского знамени. И главный фильтр, через который мы должны пропускать уже свои наработки, опирающиеся на концептуальное поле, унаследованное от Евгения Эдуардовича, это фильтр белой русской этики, не устаревший по смерти последних корниловцев: фильтр любви к России и верности ей. Александр Давыдов специально для Острога